Мейбл Коллинз - Идиллія Бѣлаго Лотоса [Идиллия Белого Лотоса]

Лежа на своемъ ложѣ, я задумчиво глядѣлъ на лунное сіяніе, какъ вдругъ дверь, ведущая въ коридоръ, открылась настежъ. Коридоръ былъ такъ ярко освѣщенъ, что въ сравненіи съ блескомъ этого освѣщенія, лунный свѣтъ казался тусклымъ. Нѣсколько послушниковъ вошли въ комнату, неся какіе-то предметы, которыхъ я за сильнымъ, ослѣпившимъ меня, свѣтомъ не могъ разглядѣть, и тотчасъ же вышли, притворивъ за собою дверь. Я опять очутился одинъ, и при лунномъ свѣтѣ увидѣлъ двѣ рослыя, неподвижныя фигуры, облеченныя въ бѣлыя одежды; я зналъ кто это, хотя и не смѣлъ поднять глазъ; я узналъ Агмахда и Каменбаку.

Я было задрожалъ, но вдругъ замѣтилъ дѣвочку, выступавшую изъ тѣни, она приложила палецъ къ устамъ и улыбалась.

— Не бойся, — проговорила она: они хотятъ одѣть тебя въ красивую одежду, которую ты самъ велѣлъ имъ сдѣлать.

Я всталъ съ ложа и взглянулъ на жрецовъ: я ужъ больше не боялся ихъ. Агмахдъ стоялъ не шевелясь, и въ упоръ смотрѣлъ на меня; Каменбака приблизился ко мнѣ, держа бѣлое платье въ рукахъ. Оно было изъ тонкаго полотна и украшенное богатой золотой вышивкой, въ видѣ буквъ, которыхъ я не зналъ. Оно было красивѣе платья Агмахда; съ тѣхъ поръ, какъ я попалъ въ храмъ, я еще ничего прекраснѣе этого не видалъ.

Я остался чрезвычайно доволенъ своей одеждой и потянулся за ней; Каменбака подошелъ ко мнѣ вплотную и собственноручно облекъ меня въ нее, послѣ того, какъ я сбросилъ съ себя бывшее на мнѣ платье. Эта одежда, пропитанная тонкими духами, которые я съ наслажденіемъ вдыхалъ въ себя, казалась мнѣ царскимъ одѣяніемъ.

Каменбака направился къ двери и отворилъ ее; яркій свѣтъ облилъ меня съ головы до ногъ. Агмахдъ продолжалъ стоять неподвижно, не отрывая отъ меня взоровъ.

Дѣвочка смотрѣла на меня съ восхищеніемъ и хлопнула отъ восторга въ ладоши; она протянула мнѣ руку, и мы вмѣстѣ вышли въ коридоръ; Агмахдъ пошелъ вслѣдъ за нами. Пораженный развернувшейся передо мною сценой, я остановился, какъ вкопанный. За исключеніемъ того мѣста, гдѣ я стоялъ — въ непосредственномъ сосѣдствѣ съ дверью, ведущей въ Святая Свѣтыхъ, — весь проходъ былъ сплошь занятъ жрецами; передъ святилищемъ оставалось свободнымъ значительное пространство, среди котораго стояло ложе; на немъ лежало шелковое покрывало, все вышитое золотыми буквами, подобными тѣмъ, которыя были на моемъ одѣяніи. Кругомъ ложа изгородью шла скамья съ душистыми растеніями, и весь полъ вокругъ него былъ усыпанъ сорванными цвѣтами. Я невольно отступилъ назадъ при видѣ этого громаднаго сборища одѣтыхъ въ бѣлыя одежды жрецовъ, которые стояли неподвижно съ устремленными на меня взорами; но прекрасныя сочетанія цвѣтовъ мнѣ понравились.

— Это ложе — для насъ съ тобою — промолвила дѣвочка и повела меня къ нему. Никто, кромѣ насъ обоихъ, не сдѣлалъ ни одного движенія, не произнесъ ни единаго слова, Я повиновался ей и мы подошли къ ложу; на немъ лежалъ золотой мячъ, тотъ самый, которымъ мы играли въ саду. Мнѣ вдругъ захотѣлось узнать, наблюдаетъ-ли за нами Агмахдъ, и я оглянулся на него: онъ стоялъ у двери, ведущей въ Святая Святыхъ, устремивъ на меня глаза. Каменбака былъ ближе къ намъ и смотрѣлъ на закрытую дверь святилища; губы его шевелились, какъ будто онъ тихо произносилъ какія-то слова. Очевидно, никто не сердился на насъ, и я взглянулъ на дѣвочку; она схватила мячъ и подбѣжала съ нимъ къ одному концу ложа; я не могъ устоять противъ ея веселости и, смѣясь, прыгнулъ къ другому концу. Она подбросила мячъ, я его подхватилъ; но прежде чѣмъ я бросилъ его назадъ, коридоръ въ одно мгновеніе погрузился въ глубокій мракъ. Отъ внезапно охватившаго меня страха у меня духъ занялся; но сейчасъ-же, вслѣдъ за этимъ, я убѣдился въ томъ, что могу видѣть дѣвочку. Она смѣялась, и я бросилъ въ нее мячикомъ, который она со смѣхомъ поймала. Вглядываясь въ окружавшую меня непроницаемую тьму, я вспомнилъ объ ужасномъ видѣніи, которое явилось мнѣ здѣсь въ такомъ-же мракѣ, и не будь здѣсь дѣвочки, я бы закричалъ отъ ужаса. Подойдя ко мнѣ, она положила свою руку въ мою.

— Развѣ ты боишься? — спросила она. — А я такъ не боюсь. Да и тебѣ нечего страшиться: вѣдь жрецы тебѣ поклоняются; не захотятъ-же они причинить тебѣ вреда.

Она еще говорила, когда раздалась чудная музыка; звуки ея были такъ забористо веселы, что сердце мое радостно и быстро забилось, а ноги сами подо мною заходили. Черезъ минуту я замѣтилъ, что по краямъ двери капища показался свѣтъ, а вслѣдъ за этимъ она пріотворилась. Неужели сейчасъ выйдетъ изъ нея тотъ страшный образъ? При этой мысли я весь затрясся, но не лишился окончательно мужества, какъ въ первый разъ: присутствіе дѣвочки и веселая музыка разогнали ужасъ одиночества. Все еще держа мою руку въ своей, дѣвочка выпрямилась, и направилась къ двери святилища; я не хотѣлъ идти туда, но не могъ, при всемъ желаніи, сопротивляться увлекавшей меня силѣ. Мы переступили черезъ порогъ капища; музыка внезапно оборвалась, и снова наступило гробовое молчаніе. Въ святилищѣ мерцалъ слабый свѣтъ, исходившій, повидимому, изъ противоположнаго конца его, куда дѣвочка и повела меня. Здѣсь была небольшая внутренняя келья, или углубленіе, высѣченное, какъ я видѣлъ, въ стѣнѣ; здѣсь было достаточно свѣтло, чтобы разглядѣть это. На низкой каменной скамьѣ сидѣла женщина, опустивши голову надъ большой раскрытой книгой, лежавшей у нея на колѣняхъ. Въ одно мгновеніе мои глаза словно приковало къ ней, и я ужъ не былъ въ силахъ оторвать ихъ отъ нея. Я узналъ ее, и сердце дрогнуло въ моей груди при мысли, что она подниметъ голову, и я увижу ея лицо.

Вдругъ я понялъ, что моя товарка пропала; я не могъ оглянуться, такъ какъ глаза мои были во власти какой-то высшей силы, но я чувствовалъ, что не было отвѣта на пожатіе моей руки, и зналъ, что дѣвочка ушла. Я стоялъ неподвижно, подобно высѣченнымъ изваяніямъ въ аллеѣ храма, стоялъ и ждалъ…

Наконецъ, она подняла голову и взглянула на меня. Кровь въ моихъ жилахъ забурлила и застыла; мнѣ почудилось, что я замерзаю подъ этимъ острымъ, какъ сталь, взглядомъ; но я не былъ въ состояніи сопротивляться ему, не могъ оторваться отъ страшнаго видѣнія, ни хотя-бы даже закрыть глазъ…

— Ты пришелъ ко мнѣ учиться? Хорошо, я буду учить тебя — произнесла она тихимъ, мягкимъ голосомъ, звенѣвшимъ, какъ мелодичные звуки музыкальнаго инструмента. — Ты любишь цвѣты и красивыя вещи, и живи ты для одной лишь красоты, ты сталъ-бы великимъ артистомъ. Но ты долженъ быть выше этого! — Она протянула мнѣ руку; я поднялъ свою и, противъ воли, далъ ее ей; она едва дотронулась до нея, но при этомъ прикосновеніи въ рукѣ моей очутились розы, благоуханіе которыхъ распространилось по всему святилищу. Она разсмѣялась мелодичнымъ смѣхомъ: вѣроятно, лицо мое ей понравилось.

— Ну, а теперь, подойди ко мнѣ ближе: — вѣдь, ты больше не боишься меня.

Не отрывая глазъ съ розъ, я подошелъ къ ней; цвѣты поглотили все мое вниманіе, а она не была мнѣ страшна, пока мнѣ не видно было ея лица.

Она обняла меня рукой и привлекла къ себѣ. Тутъ я вдругъ сбратилъ вниманіе на темное одѣяніе, которое она носила; оно не было сдѣлано изъ полотна, не изъ сукна; я замѣтилъ, что оно было… живое. Оно состояло изъ переплетавшихся между собою и висѣвшихъ вокругъ ея тѣла змѣй, которыя издали произвели на меня впечатлѣніе мягкихъ складокъ изящно задрапированной одежды. При этомъ видѣ ужасъ овладѣлъ мною: я сдѣлалъ усиліе, чтобы убѣжать отъ нея, и не могъ; хотѣлъ крикнуть и не издалъ ни малѣйшаго звука… Она снова засмѣялась; на этотъ разъ смѣхъ ея звучалъ рѣзко. Я продолжалъ смотрѣть на нее; но все уже измѣнилось: платье опять стало темнымъ, но ужъ не было живымъ. Я стоялъ въ изумленіи, затаивъ дыханіе и похолодѣвъ отъ страха. Она подняла руку — другая все еще лежала на мнѣ — и поднесла ее къ моему лбу: я сразу почувствовалъ себя умиротвореннымъ и счастливымъ, — страха, какъ не бывало! Глаза мои закрылись, но я продолжалъ все видѣть; я былъ въ полномъ сознаніи, но мнѣ не хотѣлось шевелить ни однимъ суставомъ… Она встала съ мѣста, взяла меня на руки и посадила на то самое каменное сидѣнье, которое сама занимала передъ тѣмъ. Голова моя откинулась назадъ и коснулась каменной стѣны, поднимавшейся позади меня; я сидѣлъ тихо, молча, но при этомъ все видѣлъ. Она выпрямилась во весь ростъ и вытянула руки высоко надъ своей головой. Тутъ я вторично увидѣлъ змѣй, которыя казались полны силъ и жизни; при этомъ я замѣтилъ, что онѣ не только служили ей одеждой, но еще окружали ея голову, только я не могъ-бы тогда сказать, составляли-ли онѣ ея волосы, или-же были въ нихъ. Вытянувши руки надъ головой, она ударила въ ладоши; ужасныя животныя сплелись и повисли у нея на рукахъ. Но я не испугался: казалось, страхъ меня навсегда оставилъ.

Вдругъ я ясно почувствовалъ присутствіе посторонняго лица въ святилищѣ, и, дѣйствительно, у входа во внутреннюю пещеру стоялъ Агмахдъ. Я съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него: его лицо было такъ-же невозмутимо, какъ если-бы онъ былъ слѣпой. Вдругъ, мнѣ стало ясно, что это на самомъ дѣлѣ такъ; я понялъ, что онъ ничего не видѣлъ: ни видѣнія, ни этого свѣта, ни меня самого…